Если бы был жив Королёв, я абсолютно уверен, что мы бы уже были на Марсе
Я окончил институт и пошёл работать к Королёву, где делались самые большие боевые ракеты, которые, было понятно, станут космическими. В результате, сняли с неё громадную боеголовку, поставили спутник небольшой, но на порядок больше американского. Я был баллистиком, участвовал в расчётах, в запуске этого спутника, в расчётах траекторий других спутников, в расчётах траектории к Луне, к другим планетам.
Когда мы стали под руководством Королёва делать трёхместные корабли, он сказал, что в них не надо троих военных лётчиков. В первых кораблях были военные лётчики – Гагарин, Титов, Николаев, Попович.
Королёв сказал нам, что тот, кто хорошо работал в моём КБ, и кто пройдёт медицинскую комиссию, может стать уже не просто инженером, а бортовым инженером на космическом корабле. Тогда я подал заявление в космонавты, меня послали на обследование. Нас, желающих, было человек двести, но отбор был очень жёсткий и порой даже жестокий, всего отобрали тринадцать человек. Двенадцать слетало, тринадцатый, понятное дело, несчастливое число.
Ещё до того, как я уже поработал, показал себя неплохим инженером, был такой случай с Королёвым: прошёл месяц-два, я ещё ничего не сделал. Как тогда говорили: чему учили в институте, всё забудьте, начинайте заново. Пока я начинал заново, вдруг вызывают к Королёву, вечером, после работы. Говорят, что он был человек, который давал большие нагоняи. Я сначала испугался, а потом подумал, что ругать меня не за что и хвалить не за что. Поэтому можно идти спокойно. Знаете, бюрократический приём – когда он принимает не равного, то он сидит за столом, а ты сбоку, а когда равного, то он выходит из-за стола. Королёв вышел из-за стола! Главный конструктор и начинающий инженер. Он расспрашивал, какой институт я закончил, какие лекции нам читали. Потом спрашивал, какие я книги читаю, какую музыку люблю, в какие театры хожу. Я же первый раз поступил на работу, кстати, практически, на двух, так и проработал до пенсии. И только, когда меня принимали в космонавты, и никто не спросил, какую я музыку люблю и в какие театры хожу, а спрашивали: какой анализ крови, анализ мочи?
Только тогда я понял, кто такой Королёв! И понял, почему под его руководством мы побеждали. Потому что он делал ставку на людей, как когда-то говорили: «кадры решают всё». Он отбирал, воспитывал, учил. Он умел создать коллектив ОКБ-1, а, кроме того, из разных ОКБ, где были ничуть не хуже конструкторы, сумел объединить на решение космических задач, будучи по должности им равным. Но по авторитету! Ведь каждый Главный считал, что он главный. Как говорил Глушко, главное в ракете – это двигатель. Привяжи к двигателю забор, забор полетит. И даже с такими Главными Королёв сумел работать, не приказом, а авторитетом создать такое объединение Главных конструкторов, которые могли всё: мы и спутник первыми запустили, и человека первыми запустили, и фотографию обратной стороны Луны сделали первыми. Когда Королёв ушёл из этой жизни, то мы американцам проиграли в полёте на Луну.
«ТУАЛЕТ И ДУШ – С ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ»
– Вы сказали про полет длиной в три с лишним месяца. Понятно, что потом уже и по году летали, но все-таки три месяца в консервной банке – это же свихнуться можно!
– Во-первых, тех, кто может свихнуться, к полету не допускали. Иногда, правда, пары космонавтов оказывались несовместимыми, один полет вообще был прекращен раньше времени…
– А что они там друг с другом делали?
– Ругались, не разговаривали, обвиняли… А когда был полет Добровольского, Волкова и Пацаева, там объективно сложилась конфликтная ситуация. У Добровольского полет был первый, но его назначили командиром. А Волков летел второй раз, но был бортинженером.
Один говорил: я командир, почему ты меня не слушаешься? Другой наоборот: что ты командуешь, когда первый раз в космосе? В результате работал в основном один Пацаев. К сожалению, ребята погибли…
Мы с Юрой Романенко сразу договорились: что я – не летавший, он – не командир, и вообще, нет ни «Таймыра-1», ни «Таймыра-2», – есть экипаж. И мы отлично друг друга дополняли, за три с половиной месяца даже ни разу не поссорились.
– Но три месяца питаться этой малосъедобной массой их тюбиков…
– Сейчас уже нет тубов, сейчас – обезвоженные продукты. Мясо, например… То есть на вид это мясо, а на вес – вата. Потом заливаешь горячей водой, и оно как бы восстанавливается. А у нас, да, были тубы – по размеру чуть больше зубной пасты, на них было написано: «борщ», «суп», «щи». И разница во вкусе небольшая. Единственное – когда выдавливаешь, такое ощущение, что кто-то это уже ел.
– А мылись как?
– Когда первый раз летел, у нас были салфетки и полотенца, пропитанные лосьоном. Раз в неделю ты протирал тело, голову. А уже во втором полете у нас с Юрой был душ, и мы там мылись. С приключениями, правда, но тем не менее.
– Извините за любопытство, а естественные надобности?..
– Туалет? Самое интересное, что впервые меня об этом спросили японские дети. Где-то под Хабаровском в пионерском лагере были по приглашению японцы, и одна девочка спросила про туалеты.
Нет, она не смутилась – смутился я. Но все же ответил. Так же отвечу и вам. Все очень просто: все, что в земном туалете эвакуируется водой, там – с помощью воздуха. И в специальную резиновую упаковку. Но поскольку воздушная среда менее плотная, надо быть очень аккуратным и не делать резких движений. Иначе придется… руками ловить.
– Георгий Михайлович, а инопланетян, случаем, не видели?
– Не я – другой космонавт. Он заглянул в иллюминатор – а там на него лицо в скафандре смотрит. Он был потрясен. Но потом вспомнил, что это его партнер вышел в открытый космос. Других встреч с инопланетянами не было.
Но я, скажем так, верю в них. Быть космонавтом и не верить, что есть инопланетяне, – смешно. Что-то в космосе летает, и об этом говорят не только истерички, которые уверяют, что забеременели от пришельцев, но и летчики, и офицеры. Называется это НЛО. Но мне это не интересно, мне хочется не НЛО, а ОЛО – опознанные летающие объекты.
Я очень много об этом читаю, у меня большая библиотека. Есть авторы, которые на земле ищут доказательства того, что здесь когда-то были пришельцы. Ну, к примеру, мегалитические сооружения на Мальте. Понимаете, вот Мальта – остров, а рядом Гоза – вообще маленький островок. И там сооружения из гигантских камней, обтесанных. Зачем на этом маленьком островке, где никого практически нет, строить такие гигантские сооружения?
А там каменные рельсы, которые ведут то на гору, то в воду. Люди, которые жили тысячи лет назад, вряд ли могли их построить. А если и участвовали в строительстве, то под руководством какой-то другой цивилизации. Я об этом говорю, я в это хочу верить, но никому не навязываю…
FOTODOM.RU
«Меня хотели списать»
— Вы говорили о жестком, даже жестоком отборе космонавтов. Жесткий — это понятно, тем более столько претендентов. А почему он был жестоким?
— Когда пришли мы, такого уже не было. А в первом отряде кем-то было высказано мнение, что человека надо тренировать к переносимости перегрузок. Хотя, по-моему, уже в то время был снимок, где американцы крутили обезьяну на центрифуге до 8 G. А потом ее препарировали, и в каждом внутреннем органе были точечные кровоизлияния. А первый отряд ребят и на 10 G крутили, и на 12 G, считая, что это их тренирует. Но только запас молодости и здоровья позволял выдержать перегрузки. Но, слава Богу, когда мы пришли, второй отряд, то этого уже не было.
Первый отряд космонавтов СССР. Фото: Музей космонавтики
Но было, например, такое испытание: тебя сажали в сауну. Вы скажете: какое это испытание? Сауна — это приятно. Да, конечно, приятно, когда ты там голышом. А нас сажали в зимнем авиационном снаряжении: меховые унты, меховые штаны, меховая куртка, шапка. И нужно было сидеть до тех пор, пока температура тела не поднимется на два градуса. Но если 36,6 — нормальная температура, то надо 38,6. А 38,6 — это уже болезнь. Мне кажется, что были случаи, что после таких исследований человека списывали. Конечно, не писали, что это из-за исследований, на что-то ссылались, но, как говорят, «вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия».
Вестибулярные тренировки тоже были такими, что иногда доводили человека до рвоты. И все равно до сих пор до конца не понятно, какой космонавт будет чувствовать себя в космосе на «отлично», какой на «хорошо», какой очень даже плохо. То есть медицина что-то еще не знает, поэтому они, может быть, и перестраховывались. А иногда перехлестывали. Знаете анекдот, когда солдат своему офицеру подает спички? А тот говорит: «Спички не горят, что это за спички такие плохие?» Солдат: «Нет, я перепробовал, каждая горела!» Что-то подобное было и с космонавтами.
Сейчас уже намного легче: чтобы сердце здоровое было и хороший вестибулярный аппарат — чтобы тебя не укачивало в машине, на море. Подтренируют, плати 20 миллионов и лети.
— Эти испытания были неоправданны? В космосе такого не было?
— Я не знаю случая, чтобы у космонавтов в полете была температура 38,6. В космосе 99% космонавтов не тошнило и не рвало. А там, на тренировках, укачивали будь здоров!
Меня даже хотели списать за то, что вроде бы я плохо переношу укачивание. Настолько были жесткие меры, что раз у тебя есть легкое отклонение, то негоден.
Но вот у меня было три полета в космос. В первом полете чувствуешь себя неуверенно, не знаешь своих сил, а во втором, третьем я был как рыба в воде, хотя в третьем полете мне было уже 54 года.
— Когда вы перечисляли критические ситуации — то, что вы тонули, на скале висели, — вы ничего не сказали про космос.
— В космосе у нас один раз был пожар, это страшновато, потому что даже на Земле пожар — страшно. А еще в заданное время не открылся парашют, и я думал, что я мертвец. Очень было страшно, но удалось страх преодолеть. А сейчас в свои 80 лет я однажды перепарился в бане и стал терять сознание, сел на плиточный пол и слежу за своим состоянием, как будто со стороны — туда или обратно? Потом думаю: «Что же такое? Когда я был молодой, когда считал, что оставалось жить пять минут, то перепугался до полусмерти. А тут тоже вроде жизнь уходит, а я смотрю с интересом: как она уходит, вернется или не вернется?»
— В космосе были розыгрыши, возможности пошутить?
— Понимаете, у меня мама — белоруска, папа — украинец, у него было два брата, и они все любили шутить. Я вырос в атмосфере хороших шуток. Конечно, в трудной работе, в трудных обстоятельствах — хоть во время войны, хоть во время космического полета — шутка все-таки помогает. Иногда она разряжает атмосферу, иногда просто смешит.
Один врач прочел нам свою шуточную поэму о даче, что «я на дачу еду — плачу, ну а с дачи — хохочу», «дача, чтобы оттуда везти продукты, а я вечно везу туда». И эта шуточная поэма нам на неделю дала заряд.
Космонавты Георгий Гречко и Петр Колодин
Был такой розыгрыш: я запускал «летающие тарелки» и выдавал их за пришельцев. Поверили! Потом это перешло и к главному, потом в ЦК, но когда я сказал, что это я сам запускал, то оказалось, что в такую правду никто верить не хочет. Все хотят верить в красивые розыгрыши, а в стандартную обычную правду никто верить не хочет.
«РАЗ РАЗВЕЛСЯ – ЗНАЧИТ, МОЖЕШЬ РОДИНУ ПРЕДАТЬ»
– Если космонавты в СССР были лицом нации, наверное, вас неоднократно проверяли на вшивость. И тут не только здоровье, но и моральная устойчивость, политическая грамотность…
– Да, психологи проводили с нами тесты. Была и мандатная комиссия, которая проверяла нашу политическую грамотность. А когда развелся, я прошел через пять партсобраний, все более высокого ранга.
Я цитировал Ленина, говорил, что «жизнь в браке без любви – это недопустимо», ведь на тот момент семьи, собственно говоря, у нас с первой женой уже не было. Но там почему-то никто на Ленина не реагировал…
С обывательской точки зрения, карьеристской, это был, конечно, полный идиотизм. Подходила моя очередь лететь, надо было слетать, потом развестись – люди так делали. Но я ведь идеалист, воспитан на романах. И я подумал, что…
– Что все вокруг станут говорить: ну конечно, теперь он космонавт, зачем ему старая жена?
– Да, до полета, когда он был инженером, жена устраивала, а теперь подавай ему принцессу, актрису. Поэтому и считал, что надо развестись.
В меня вцепились не только партийные органы, но даже товарищи по группе. Я был уверен, что мы вместе, что заодно – клялись ведь, что жизнью будем жертвовать друг для друга. Но когда на собрании стали разбирать мое аморальное поведение, коллеги все как один осудили меня. Я так удивился.
«Елисеев, – говорю, – ты же женат второй раз, хоть ты скажи, что в этом нет ничего такого…» – «Нет, не буду за тебя заступаться». А один космонавт, он потом погиб, не буду называть фамилию, сказал: «Раз ты развелся – значит, предал свою жену. А если предал свою жену – значит, можешь предать Родину». И это было сказано серьезно.
Тогда я понял, что наша конкуренция – это не только «кто быстрее решит задачу» и «кто лучше пройдет испытания на тренажерах». Когда цена высока, когда решается вопрос быть или не быть – человек человеку волк.
– А у вас мягкий характер?
– У меня мягкий, к сожалению. Над собой смеюсь: хорошо, что родился не женщиной, потому что никому не могу отказать. Но я не жалею, что у меня мягкий характер. Мне так лучше, комфортнее. Да и перед Богом честнее быть мягким, чем жестоким.
Нетрудно быть богом
На прошлый, 75-летний юбилей Гречко подарили его собственноручное заявление о принятии в отряд космонавтов, со строками синим по белому: «Готов отдать всё своё умение и даже жизнь…» Сколько раз это обещание могло бы сбыться! Не раскрылся вовремя при посадке основной парашют, за ним не раскрылся запасной, а приборы равнодушно отсчитывали оставшееся до удара о землю время. Парашют всё-таки раскрылся… Но самое страшное происходило за целую вечность до его космоса — когда он укрывался от бомбёжек байковым одеялом. Война застигла его у бабушки — родители отправили маленького Гошу к ней, думали — ребёнок едет в деревенский рай, оказалось — в ад, в оккупацию. Они, Гоша и его двоюродный брат, кормили всю семью — собирали картошку с 35 соток земли (фашисты расстреливали любого взрослого, появившегося на поле, а детей почему-то не трогали). В 1943-м, дом за домом, немцы стали жечь слободу. «Бежать бабушка не разрешила — без своего картофельного поля мы всё равно бы умерли от голода. Так и ждали, когда за нами придут». До их дома на краю не дошли… «Бог меня хранил», — говорит Георгий Гречко. И делал это много раз. В мирное время космонавт трижды тонул, как-то на бешеной скорости вылетел из седла мотоцикла, едва не попал в авиакатастрофу… В космос вышел почти в середине этой пройденной по самому краю жизни, в 44 года.
Двадцать лет об этом мечтал… Запоем читал фантастику: ведь жил во времена, когда космос был ещё нужен не для спутникового телевидения, а для покорения Вселенной и мечты ещё были мечтами. «Я, как в «Аэлите», хотел отправиться на другую планету, устроить революцию, свергнуть диктатора Тускуба…» Работал в конструкторском бюро Королёва, строил ракеты и надеялся, что построит такую, на которой смогут полететь хотя бы внуки. Построили! Полетел первый человек. Гречко, стиснув зубы, проходил изнуряющие тесты, чтобы попасть в отряд космонавтов. И едва не вылетел из него: подал на развод с первой женой — считал, что честнее это сделать земным инженером, а не тридцать четвёртым космонавтом. Партия не поняла. Но замолвил слово заместитель С. Королёва Я. Трегуб. Не попал в полёт с первого раза — сломал ногу, прыгая с парашютом. Снова работал и ждал. Полетел — и взял с собой на борт «Трудно быть богом» Стругацких.
 |
|---|
| Летчики-космонавты СССР, дважды Герои Советского Союза, участники полета на корабле «Союз Т-13» Владимир Джанибеков (справа налево) и Георгий Гречко после приземления Фото: РИА Новости |
— Только я слетал, пришла куча писем. Один просил, чтобы я прислал ему кожаную лётную куртку, другой — объектив для фотоаппарата… Но лучшее письмо было из Израиля. Мелким почерком, видно, уже очень пожилой человек пишет: «Вот вы летали в космос, а я за вас молилась, в результате вы живы, поэтому пришлите мне…» А дальше — 5 листов, что ей прислать. Автомобиль чёрный, автомобиль гоночный красный, школьный автобус жёлтый, потом всякие бриллианты… Заглянул в конец списка: «Пару банок вишнёвого компота, пожалуйста». А у нас самих из всего списка разве что и была эта последняя позиция…
В том первом полёте, в строгом режиме расписанных по минутам космических суток, он тайком урывал время от сна — ремонтировал на станции отказавший телескоп, который, говорили, было уже не починить. Гречко справился. С Земли получил выговор, а от астрономов — астероид своего имени.
Из последнего полёта он вернулся уже больше четверти века назад — и до сих пор нужен на Земле. «Самый общительный космонавт в мире» — называют его газеты, а дважды Герой Советского Союза снова и снова рассказывает ставшие уже легендарными истории про то, как чуть не отморозил ноги в открытом космосе, и про песни Высоцкого, которые слушали на орбите.
Нетрудно быть богом, когда видишь звёзды даже с Земли и знаешь, в чём соль жизни. И то, что за этим знанием необязательно улетать далеко.
— Сейчас еду на родину мамы, в Белоруссию, в деревню Чашники, давно об этом мечтал. Посмотреть тот домик, где жил у дедушки, хату, где он при лучине читал «Ниву» и Библию, наш сад, где была замечательная антоновка, кладбище, мимо которого я ходил ночью — закалял характер… Подышать воздухом, которым дышали мои родные, — может, сохранилась аура…
 |
|---|
| Любимые люди всегда рядом (на фото — сын Сергей, внук Илья, дочь Ольга, жена Людмила Кирилловна). Фото из семейного архива |
«Особых талантов у меня не было»
— Когда наша армия нас освободила, то я сбежал. Мама хотела, чтобы меня кто-то прихватил по пути домой, в Ленинград. А я сбежал. Купил билет, сорвал в огороде несколько огурцов, на базаре купил несколько яиц и поехал сам. Поезда тогда ходили очень плохо. Пока я ждал поезда, там были двое раненых — у одного рука была ранена, у другого нога. Я им то попить, то еще что-то приносил, и так мы вместе поехали.
Как-то до войны дома в Ленинграде мама очень перепугалась, когда ночью она встала поправить мне одеяло. Я спал в детской кровати, а меня нет, в комнате нигде нет. Конечно, она ужаснулась. А я, оказывается, упал с кровати, закатился под нее и там сплю. Почему я это рассказываю? Кровать была широкая, нормальная. А в этой поездке в Ленинград мне досталась на вокзале вот такая узенькая лавочка для сна, и я с нее не упал.
По дороге в Ленинград я заехал в Москву. Я же читал стихи про лестницу-чудесницу в метро. В какое метро ни сунусь — обычные лестницы. Но потом мне подсказали, что на Киевской есть лестница-чудесница, я там туда-сюда, туда-сюда покатался. Потом поехал в Парк культуры и отдыха, там была выставка трофеев: немецкие танки, пушки, пулеметы, самолеты, в том числе ракетный самолет «Мессершмидт 163».
Потом приехал домой, мама меня не ожидала. Я позвонил. «Кто там?» — она открывает, я к ней бросаюсь, а она от меня. Просто были времена с этой «Черной кошкой» (преступная банда, орудовавшая в Москве и Московской области. — Прим. ред.), грабежами, а она не ожидала, я же внезапно приехал.
Я стал учиться дальше. Особых талантов у меня не было, все давалось трудно, я с детства всегда засиживался за уроками за полночь. У меня была мечта: с субботы на воскресенье, один раз в неделю, поспать вдоволь. Вот мне уже восемьдесят, а мечта еще не осуществилась! В космос слетал — мечта осуществилась, а чтобы поспать — пока не получается.
Я читал научно-фантастические произведения, увлекался приключениями в космосе, потом стал собирать популярные книжки о космосе. И так создалась мечта — не космонавтом стать, потому что Циолковский писал, что космонавты будут через сто лет, а моя мечта была — стать ракетостроителем, участвовать в постройке большой ракеты, а сын или внук чтобы на ней уже полетели. Но прогресс науки и техники так рванул, что я даже сам успел слетать.
У дедушки, меня возили еще к белорусскому дедушке, в хате не было ни электричества, ни лампы керосиновой, ни свечей.
Хата освещалась лучиной — щепкой горящей, при этой лучине дед читал Библию и «Ниву». А через 50 лет я был в космосе.
За 50 лет наука и техника шагнули от лучины до космоса! А человек за это время не просто не прогрессировал, а у меня складывается впечатление, что человек деградирует. Создаются опасные ножницы между могуществом науки и человеческой жадностью, потребительской жизнью, человеческой жестокостью. Это очень опасно. Говорят, что мы — пятая цивилизация, так вот, мы можем себя уничтожить. Потом, может, зародится шестая?
Когда я заканчивал школу, то нашел институт — Ленинградский военно-механический, где был факультет реактивного вооружения. Вооружение меня никогда не интересовало, хотя стрелял я хорошо. Но я понимал, что самая большая ракета, которая является вооружением, когда-нибудь станет космической. Я окончил институт, у меня за пять лет обучения не было ни одной четверки, все были «пять». Опять тяжело, за счет ночей .
Я очень хорошо сдал экзамены в Ленинградский военно-механический институт, но меня принимать не захотели, потому что в моей анкете было написано, что я был в оккупации. Чтобы мне разрешили въезд в Ленинград, я в райкоме партии получил официальную справку с печатью, что с немцами не сотрудничал — мне было 11 лет. И все равно мне это припомнили. Сначала не хотели принимать в институт, потом хотели выгнать из института. Не давали права работать с закрытыми документами. Опять Бог миловал.
«Человек все-таки представляет опасность для Земли»
— Когда мы полетим на Марс или на Луну?
— Когда прекратим бешено вооружаться, когда сэкономленные деньги потратим на все: и на Марс, и на бездомных, и на голодных. Тогда полетим. Нельзя делать каждые несколько лет новое вооружение, потом выбрасывать. Туда идут не миллиарды, а триллионы. Если чуть-чуть, хотя бы на 10% сократить расходы на войну! Опасность войны тоже немножко снизилась бы, а на эти 10% все бы задачи — и земные, и космические — могли бы решиться.
Осталась только одна принципиальная трудность для полета на Марс — это радиация. Солнечное излучение, галактические излучения, потому что у Земли есть магнитное поле, оно нас защищает от этой радиации. Мы еще не умеем создавать магнитное поле у корабля, еще не умеем предсказывать вспышки.
Но, если бы был жив Королев, я абсолютно уверен, что мы бы уже были на Марсе.
А сейчас это относят на двадцатые-тридцатые годы, это жалко. Причем очень интересно: Олдрин, который вместе с Армстронгом сделал первые шаги по Луне, писал, что «надо лететь на Марс. Но без возвращения. Вы, европейцы, когда приплыли в Америку, вы же не вернулись обратно, вы приплыли и остались. Надо прилететь на Марс, остаться и осваивать Марс». Видите, какие идеи интересные есть!
— Вы видели Землю в 1975, 1978, 1985 годах. Изменился вид Земли?
— Изменился. Но не к лучшему. Появляются нефтяные пятна, сожженные леса, оголенная земля, которая не дает кислорода, не поглощает углекислый газ. В степи люди ездят без дорог и разрушают структуру почвы. Аральское море, к примеру, было одним, а сейчас на три части поделилось за счет засухи. От нефтяных скважин остаются пятна, их хорошо видно: зимой на сотни километров снег не белый, а черный. Человек все-таки представляет опасность для Земли. И некоторые считают, что Земля живая, что она нас стряхнет. Я считаю, что не она стряхнет, а мы сами себя угробим.
— Георгий Михайлович, позвольте вас поблагодарить за очень интересную беседу. Такой удивительный жизненный путь пройден вами! Хорошо, что мы смогли, хоть в малой степени, его зафиксировать. Хотелось бы еще раз прийти на встречу.
— Хорошо!
Подготовила Тамара Амелина
Поскольку вы здесь…
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
ПОМОЧЬ
Георгий Гречко: биография, достижения, жизненный путь космического исследователя
Космонавт России Георгий Михайлович Гречко родился 25 мая 1931 года в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) в семье служащего. Детские и школьные годы провел в Ленинграде. В 1941 году за неделю до начала Великой Отечественной войны родители отправили его на каникулы к бабушке на Украину. Два года провел в оккупации. В 1943 году вернулся в Ленинград. Будучи школьником в 1947 году Георгий Гречко участвовал в работе заполярной геолого-разведочной партии на Кольском полуострове. В 1949 году окончил среднюю школу в Ленинграде, в 1955 году — с отличием Ленинградский военно-механический институт (Военмех). Дипломный проект защитил в конструкторском бюро Королева (ОКБ-1 НИИ-88 МО СССР, позже переименованного в ОКБ-1, затем в Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения (ЦКБЭМ), позже в НПО «ЭНЕРГИЯ», ныне РКК «Энергия» им. С.П. Королева) в Калининграде (с 1996 года — Королев) Московской области и туда же был распределен после окончания института. На предприятии работал с 1955 года инженером, с 1959 года — старшим инженером, с 1961 года — начальником группы. Георгий Гречко участвовал в запуске первого в мире искусственного спутника Земли, принимал участие в подготовке и запуске многих советских космических аппаратов. В мае 1966 года он был зачислен в 731-й отдел (отряд космонавтов) ЦКБЭМ начальником группы кандидатов в космонавты-испытатели. В апреле 1968 года был назначен испытателем того же отдела. В мае того же года был зачислен в отряд космонавтов ЦКБЭМ. Георгий Гречко прошел полный курс общекосмической подготовки. Готовился в составе группы к полетам по советской лунной программе, после закрытия которой был переведен на подготовку к полетам на кораблях типа «Союз» и орбитальных станциях типа «Салют». В июне 1970 года входил в состав дублирующего экипажа при полете космического корабля «Союз-9″, в сентябре 1973 года в состав дублирующего экипажа при полете космического корабля «Союз-12″. Свой первый космический полет Георгий Гречко совершил 10 января — 9 февраля 1975 года вместе с Алексеем Губаревым в качестве бортинженера космического корабля «Союз-17″ и орбитального комплекса «Салют-4″ — «Союз-17″ (позывной — «Зенит-2″). Продолжительность полета составила 29 дней 13 часов 19 минут 45 секунд. Второй космический полет совершил 10 декабря 1977 года — 16 марта 1978 года вместе с Юрием Романенко в качестве бортинженера космического корабля «Союз-26″ и орбитального комплекса «Салют-6″ — «Союз-26″ (позывной — «Таймыр-2″). Во время полета на борту комплекса 20 декабря 1977 года совершил выход в открытый космос, во время которого был произведен осмотр и оценка работоспособности одного из стыковочных узлов станции. Работы в открытом космосе заняла один час 28 минут. Продолжительность полета составила 96 дней 10 часов семь секунд. В дальнейшем Георгий Гречко проходил подготовку к международным полетам в космос. В апреле 1984 года он входил в состав дублирующего советско-индийского экипажа при полете космического корабля «Союз Т-11″. В свой третий космический полет Гречко отправился 17 сентября 1985 года в качестве бортинженера космического корабля «Союз Т-14″ по программе краткосрочного полета в период пересменки на станции «Салют-7″. 26 сентября 1985 года возвратился на Землю на космическом корабле «Союз Т-13″. Продолжительность полета составила восемь дней 21 час 13 минут. Всего за три полета в космос Гречко налетал 134 дня 21 час 32 минуты 52 секунды. Результатом научных исследований и уникальных экспериментов, проведенных им на орбитальной станции, стало развитие гипотезы о тонкой слоистой структуре атмосферы Земли.