Про реальную жизнь
— Зорикто, мы поговорили о вас как о художнике. А какой вы в жизни?
— Я могу жить совершенно далеким от реальности миром. Когда работаю над каким-то проектом, хожу из дома в мастерскую и обратно, и окружающее пространство предстает неким бэкграундом для моих картин. Смотрю:«Сегодня небо классное! Надо бы запомнить или сфотографировать, я где-нибудь его использую», или «О, какая классная кирпичная стена, классная фактура – надо запомнить», человек проходит: «интересный типаж!». Вот так всё, что происходит в плане обычной бытовой жизни отходит на задний план. Естественно, быт страдает от этого: дети просят внимания. Папа как бы здесь, но его с ними нет. Супруга иногда меня возвращает на место. Я ей благодарен, она понимает, что периодически мне нужно улетать в свои недосягаемые дебри. А потом она меня деликатно возвращает.
Ещё я, например, всегда забываю платить вовремя по счетам. А когда родился сын – средний ребёнок – он почти месяц дома находился без имени. Я был очень увлечен каким-то очередным проектом и не мог собраться с мыслями.
— Имя дали, когда закончили проект?
— Там был интересный случай. На выбор у меня было три имени. Что-то супруга придумала, что-то я, и еще кто-то подсказал. С этим списком мы и в дацан ходили, но определённости не было. А однажды я ковырялся в гараже, подметал. Вдруг поворачиваюсь: на входе в гараж стоит маленький мальчик, на меня смотрит . Я с метлой пыль поднял, говорю: «Ты выйди, тут пыльно». Тут его бабушка из-за ворот выходит: «Эрдэни, выходи, ты зачем туда зашел?». У меня в списке одним из имен как раз было Эрдэни. Тогда я сломя голову побежал домой: «Эрдэни! Теперь мальчик имеет имя!».
— Снова вспомнился фильм. В нём снималась и ваша дочь Яна, причём на кадрах она рисует. Тоже будет художницей?
— Дочь рисовала с детства. Когда была совсем маленькая, даже что-то красила на холстах, на моих произведениях «набивала руку». Если появлялись где-то какие-то капли и подтеки, я мог даже специально их оставить. В художку пошли недавно, с прошлого года. Также она с удовольствием занимается музыкой: на фортепиано ходила три года. Она и меня научила несложным моментам в клавишных, я ее — немножко игре на гитаре. Мы можем порой помузицировать вместе, повеселиться, порок-н-роллить.
Сейчас подростковый возраст. Яна иногда секретничает, не показывает, что рисует. Ей, конечно, нравится неклассическая в нашем понимании живопись. Но я помню себя в таком возрасте, было примерно то же самое. Какие-то дебри про Леонардо да Винчи – что это такое? Мы живем в современное время, а тут каких-то средневековых художников показывают. Но это естественный процесс. Кстати, дочь мне помогала и в росписи стены.
Раскладывая картины
— А часто бывают необычные вопросы на интервью?
— Нет, очень редко. У меня даже есть какие-то заготовленные ответы. Порой автоматически отвечаю, не задумываюсь.
— Ну, а сами о чём вы бы хотели рассказать?
— Это тоже больной вопрос, потому что, на самом то деле, если разговориться, болтать можно много, долго занудствовать. Потом читаешь и думаешь – бред же совершенный!
Официанты в недоумении: картины вместо кофе
— В одном из интервью, в 2006 году, вы упомянули, что вы очень закрытый человек. Получается, как-то изменились за эти годы?
— Да, нет. Просто общения, быть может, чуть больше стало. Понимаю, что зрителю всё хочется какого-то откровения от художника. Мне и самому было бы интересно послушать от каких-то художников, музыкантов, известных писателей личные комментарии к произведениям.
— И с кем бы вы пообщались?
— Со Стивеном Кингом, например. С музыкантами «Металлики», с известными художниками. Мне понятны их работы и посылы, эмоции, и, тем не менее, автор может всегда рассказать что-то интересное, приоткрыть какие-то тайны, которые скрыты от простого зрителя. Такие крупицы драгоценностей…
Что дальше
— Задам вопрос, прозвучавший в ваш адрес от Константина Ханхалаева 15 лет назад. Зорикто, кем вы видите себя в будущем?) Холсты, арт-объекты… перформансы?
— Есть идеи с детской скульптурой (скульптуры вооруженных детей представлены на сайте, — прим.ред.). Это отдельный проект, который у меня в голове сидит уже очень давно. Всё никак не могу его довести до ума. Сами скульптуры уже выполнены: бронзовые и в пластике, раскрашенные и нераскрашенные. Картин на детскую тематику тоже хватает. Я себе представляю это как громкий, шумный, на грани фола проект. Представьте – начинается выставка и в зал с шумом, гамом, вбегают сотни раскрашенных ребятишек в касках, с водяными пистолетами, луками, стрелами. Люди — в шоке, музыка играет! Как-нибудь так, но это пока примерные мысли.
— Завершая интервью, мне бы хотелось обратить ваше внимание на картину «Один год в жизни художника». Перспективный, уже не похожий ни на кого художник — вы, собственно — написали её в начале своего пути
Сейчас ваше видение осталось прежним?
Один год из жизни художника
— Думаю, да. Кстати, эта вещь очень многих заинтриговала – ее печатали на футболках, на постерах, и на выставке она притягивала взгляды: «И что там дальше? Вы не хотите сделать 10 лет из жизни художника? Может быть, по дням недели?». Людям всегда хочется продолжения. Надо к этой теме вернуться, нельзя останавливаться на полуслове. Честно говоря, совсем про эту работу забыл. Пора записывать всё-таки какие-то мысли.
— Запишете сегодня?
— Да, постараюсь не забыть.
— Тогда будем ждать продолжения.
Автор текста — Марина Игумнова
Больше чем холст
— Возвращаясь к фильму. В нём же вы рассказываете, как в последнее время уходите от традиционной живописи. Вам уже мало обычной кисти — взяли малярную, а заодно разбрызгиватели, используете драпировку… Что это? Стало скучно?
— Мне кажется, это какой-то естественный процесс – постоянное движение. Я как путешественник, который идет, идет, пересекает пустыни, достигает степей. Степи сменяются лесом, тайгой, горами. Я двигался в одних плоскостях, в итоге передо мной открываются совсем другие просторы. Можно осознанно вернуться и идти теми путями и тропами, которыми ты уже ходил, но это действительно скучно, неинтересно. Так я не открою для себя ничего нового. Куда интересней двигаться, чтобы открывались другие сферы, другие пространства. Поэтому появляются поиски с новыми героями, с новыми образами. Естественно, без новых технологий и материалов, техник тоже не обходится. Всё это сопутствует цельному передвижению.
Нирвана
— Размышляли как далеко можете зайти? Вы уже создали для NEMOSKVA высоковольтную вышку, опять же в виде «Госпожи». Что дальше?
— Если спустить тормоза, можно много чем заниматься. Ведь иногда стоишь перед очередным холстом: голова пустая, все кажется неинтересным. Возможности краски и холста ограничены. Думаешь: блин, можно сделать что-то в цифровом виде, поработать с видео, с компьютерными технологиями, с 3D-образами, с 3D-печатью, изучить доступные «космические» технологии.
Мне, например, всегда несколько был близок дизайн и в Красноярском институте все мои друзья были дизайнеры. Казалось, классно быть полезным и делать что-то функциональное. А живопись в рамках изобразительного искусства виделась каким-то человеческим атавизмом. Ведь как может воздействовать картина на человека? У него под рукой сейчас столько всего яркого, движущегося, постоянно меняющегося, новостного, интерактивного, а ты тут с какой-то картиной стоишь.
Я даже хотел перевестись, но меня не пустили. На 2 или 3 курсе преподаватели меня вызвали и сказали на кафедре: «Что вы ерундой страдаете? У вас все нормально, красьте дальше! И я остался красить. Доучился и больше об этом не вспоминал
Но любовь и внимание к дизайнерским вещам остались. Сейчас высоковольтная вышка позволила мне чуть-чуть раскрепоститься и чуть смелее посмотреть на какие-то вещи.
— До сих пор видите художника как сумасшедшего, носящегося со своей картиной?
— Сейчас я не думаю, что своими картинами создаю какие-то кардинально новые вещи в искусстве. Мне кажется, я говорю в давно открытых рамках, просто, может быть, привношу какой-то свой индивидуальный взгляд. Но, тем не менее, каждый раз, когда пишешь новую картину, думаешь: «Сейчас я точно взорву весь этот мир! И все, что было до этого, рядом не стояло!». А за работой успокаиваешься.
— Вы сейчас больше вот этот парень-созерцатель?
Созерцатель, 2005
— Это одна из моих ранних работ. Наверное, всегда был таким. По всей видимости, таким и остался, несмотря на внешнюю насыщенность современными приемами, сложными технологиями. Смотрите, вот тот же парень. Он так же стоит спиной, и ничуть не повернулся лицом. Просто принимает разные позы. Наверное, ноги затекли долго сидеть, поэтому он встает. Иногда отряхивается, иногда меняется погода вокруг, антураж какой-то…
Его холодный огонь
За работой
— Мы затронули тему названий ваших работ. Где-то – они очень лиричные, а где-то полны иронии. Вы сами их подбираете, или продюсер подсказывает?
— Продюсер не может вмешиваться в творческий процесс, иначе это уже будет коллективная работа. Название рождается из ситуации, из ощущений. Работа может быть написана под впечатлением от каких-то музыкальных или литературных произведений. Иногда да, я начинаю иронизировать. Иногда это превращается в муку: картина давным-давно закончена, но никак не может обрести название.
— У всех художников есть недописанные работы, которые ждут своего часа в мастерской. У вас таких много?
— Как правило, всегда стоит около 4-5 работ. Я могу их дописать со временем, переделать. Или дополнить ещё одной — двумя. Такое периодически происходит.
— В феврале в интернете разошёлся мини-фильм «Слои» о вас. Вы говорили об осознании, что весь мир состоит из слоёв, распределении материй. О своём новом подходе к живописи. Но у меня такой вопрос – не наносите ли вы одни картины поверх других?
— Бывает. Многие, особенно из очень старых работ, «записаны». На картине мог появиться совсем другой сюжет или герои выглядели иначе. Это моменты поиска. Иногда происходит так, что эскиз продуман не до мелочей, но ты уже спешишь воплотить его на холсте. Красишь и раз! – оказывается что-то не то. Тогда ты перекрашивать спустя какое-то время, когда уже все слои высохли.
Когда у нас была практика в разных музеях, в том числе в Эрмитаже, мне показывали фотографии разных картин под слоями великих шедевров. И это классно, словно сокровище, зарытое под слоем. Никто его не видит. И только автор знал, что под шедевром скрыта другая картина!
Ссылка на фильм.
О Венеции
— В вашем Инстаграме есть фото из Венеции. Наверняка многим будет интересно услышать, что вы там делали.
— С 11 мая и по конец ноября в Венеции мы проводим выставку. В это время там проходит Венецианская биеннале. Город наполняется туристами, людьми, связанными с кино, и просто любителями подобных мероприятий, поэтому и к выставке интерес особый. Художнику необходимо быть поблизости.
В первый раз я попробовал собрать все работы в контексте, так скажем, кардинально отличающемся от всего, что было раньше. Даже сами технические приемы поменялись. Это какие-то коллажные, яркие вещи, собранные в единый проект. Очень интересно, энергично и ново. Впервые мы работали над выставкой большой командой: с кураторами, дизайнерами, пиарщиками. Я понял, как работают на высочайшем уровне, это почти шоу-бизнес. Ведь одно дело просто написать картину, другое – донести ее грамотно до зрителя. Сейчас выставка продолжается, её посетило и посещает очень много людей, отзывы хорошие.
Об известности
— А известность не открыла вам двери для знакомства и общения с вашими личными кумирами?
— Известность – понятие относительное. Художник – всё-таки не медийная личность в плане постоянного присутствия физиономии в прессе. Я и сам многих современных художников не знаю в лицо. Хотя, возможно, общайся я с людьми чуть больше, будь я более настойчив, и достучался бы до своих кумиров.
— В Улан-Удэ разве не чувствуете себя звездой?
— Нет, я, как и раньше, вожу детей в детский сад, забираю со школы, хожу по магазинам и по тем же улицам. Наверное, кто-то меня узнаёт. Мне сложно сказать. Никто же не прыгает: «Можно с вами сфотографироваться?» Впрочем, иногда такое всё-таки бывает. Но меня это смущает, я могу даже покраснеть или побледнеть.
Другое дело, проект с росписью стены. Там деваться было некуда: люди быстро узнали и начали подтягиваться. С каждым я фотографировался и общался. Дети, которые помогали мне, даже посмеивались над ситуацией. А одна женщина очень долго стояла и допытывалась, есть ли у нас разрешение рисовать картины Зорикто Доржиева.
— Узнала ваши картины, но не вас?
— Да. Сначала я стоял на лестнице-стремянке спиной, так что с ней разговаривала моя дочь. Она то и сказала, что разрешение на роспись стены у нас есть. Но за этим вопросом последовали другие. «А вы кто?», «А в Союзе художников Бурятии состоите?». В итоге меня попросили представиться. Ну, очень такая ответственная бабушка, хотела проверить всю информацию. Я просто сказал «Зорикто». «Ладно», ответила она, и ушла. Спустя некоторое время, она снова шла мимо, с большой авоськой. «А фамилия-то у вас как?»… Я не помню, что ответил – в это время дождь начинался.
Художник и город
— А как вообще случилась вся эта история с переулком?
— Здесь многое сошлось. Я всё думал: вот скульптор — ставит какой-нибудь памятник, который доступен зрителям в городской среде. А что может сделать художник? Разве что стену расписать. Тогда доступ к арт-объекту будет у всех, людям не нужно будет идти в музей, покупать билет. Несколько лет назад я даже обращался с ней в мэрию. Мне тогда предложили самому поискать стену. И я сам ходил, ездил, искал эту стену, даже нашёл пару интересных: «Давайте сделаем» — «Хорошо, подумаем». Но через некоторое время на них появились большие рекламные баннеры. Посмеялся я тогда и решил отложить это дело до каких-то других времен. И тут мне звонит Любовь Ширабовна – сестра Намжила Нимбуева, а мы с ней давно знакомы. Она рассказала, что скоро в центре Улан-Удэ появится переулок в честь поэта, и ребята уже начали красить стены. Но одна свободная и ждёт меня, если я не против. Все как-то сошлось.
— Многие сравнили вас с Бэнкси.
— Но в отличие от Бэнкси, например, у меня нет какого-то социального протеста. В моих работах нет второго дна, с которым обычно связано уличное искусство. Есть просто дань уважения великому поэту и желание красиво его преподнести. Мне хотелось показать, что роспись может быть в принципе и такой.
— Не так давно появилась идея ещё больше расписать город. Вы как к этому относитесь?
— Это здорово! Думаю, что можно украсить многие архитектурные моменты, которые, скажем, не всегда украшают города.
— А что вам сейчас внешне особенно нравится в Улан-Удэ?
— Не знаю, я его не могу воспринимать так: вот это кусок мне нравится, вот это здание или улица. Я воспринимаю его достаточно цельно. Это как родной человек, у которого есть свои положительные и отрицательные моменты, но ты принимаешь его и любишь таким, какой он есть.